Когда гонор губит страну

_________________

Евгений Тростин

Памятник русскому полководцу Александру Суворову у дома-музея в селе Тимановке © РИА Новости, Устинов

Судьба Польши в XVIII веке – это не квартирный взлом с убийством, а суицид на социальной почве

В современной Польше утвердился миф о трёх разделах Речи Посполитой, о трёх алчных державах, которые раздирали на части великое государство…

Но судьба Польши в XVIII веке – это не квартирный взлом с убийством, а суицид на социальной почве.

Опьянение демократическими идеями, отказ от централизованной власти – и, как результат, несколько гражданских войн, ослабление некогда могущественной страны и гибель независимого королевства Польского 220 лет назад – в 1794 году.

Шляхетское гражданское общество к 1794 году истощило Польшу. Проводить самостоятельную политику страна не могла: много лет Польша металась от Франции к России, от России к Пруссии. Король Станислав-Август всем был обязан Екатерине – сердечной подруге юности.

Речь Посполитую раздирали на части задолго до вторжения русских войск. В неразберихе конкуренции политических группировок страна потеряла единство управления. Этот самоубийственный угар шляхты продолжался несколько десятилетий, а французская революция дала польским бунтарям новый сильный импульс.

Революция вызревала в тайне, а наружу прорвалась, когда генерал Игельстрём, командовавший войсками Российской империи, пребывавшими в Польше, начал роспуск польских войск. Игельстрёму не хватало дипломатических дарований, но польское свободолюбие и без внешних раздражителей рвалось из теснин государственного кризиса. Генерал Антоний Мадалинский не подчинился, выступил из Пултуска со своими кавалеристами. К нему присоединялись другие отряды.

Мятежный корпус напал на русский полк, затем – на прусский эскадрон, разбил их и с триумфом отошёл к Кракову. Тут же в Польшу, в Краков, явился Тадеуш Костюшко, признанный вождь республиканского движения. На рыночной площади Кракова он произнёс свою клятву и был избран главным начальником, диктатором восстания. Это эффектное событие навсегда останется культовым в истории Польши.

Военный инженер по образованию и революционер по призванию, он уже воевал против русских в рядах барских конфедератов, после чего сражался за океаном, в армии Джорджа Вашингтона, от которого получил генеральское звание. В 94-м, на волне революции, он примет звание генералиссимуса – за пять лет до Суворова!

Не в первый раз назревала слаженная международная кампания против России: кроме Польши, удар могли нанести турки и шведы. Очередная война с турками месяц за месяцем назревала. Надо думать, решительность Костюшко была подкреплена этими обстоятельствами (как и французским золотом).

Станислав-Август пытался сотрудничать с Костюшко, не искал антиреволюционных тайных связей с русскими и пруссаками. Тем временем в Варшаве говорили о традициях французской революции, действовали якобинские клубы, с кафедр возносилась хвала Робеспьеру. Король в такой ситуации не мог чувствовать себя комфортно. «Смерть королям!» – якобинский символ веры ни для кого не был секретом.

Но Костюшко не стал разжигать антимонархический костёр; борясь с иноземцами, он искал компромисса в отношениях с королём-поляком. Революционный Верховный совет отдавал Станиславу-Августу знаки почтения. В то же время Костюшко заключил короля в своеобразную блокаду, контролируя его переписку и передвижения.

Когда Станислав-Август посетил строительство пражских укреплений на подступах к Варшаве, горожане оказали ему весьма холодный приём. Кто-то даже бросил дерзкую фразу: «Лучше уйдите отсюда, ваше величество, всё, за что вы берётесь, заканчивается неудачей». Борясь против польской армии, против инсургентов, русские генералы, а в первую голову – Суворов, к королю относились с подчёркнутым уважением.

Инсургенты решили атаковать русских воинов в великую субботу, что стало неожиданностью для Игельстрёма. Это был трагический день для русской армии, величайшее потрясение екатерининской России. Четыре тысячи солдат и офицеров убито, остальные с потерями отступили из Варшавы к Ловичу.

Прискорбные подробности того дня возмутили русское общество: говорили, что солдат одного из батальонов Киевского пехотного полка перерезали в православном храме во время службы. Король попытался сгладить ситуацию, предлагал выпустить русских из города, но в тот день его не слушала даже собственная гвардия. 6 апреля 1794 года осталось в истории как варшавская Варфоломеевская ночь.

Побоище русского гарнизона случилось и в Вильне. Гарнизон генерала Исленьева был перебит и пленён: многих поляки застали врасплох во сне. Части гарнизона удалось выбраться из города: эти войска добрались до Гродно, на соединение с отрядом генерала Цицианова. Этому неунывающему, решительному и изобретательному воину удалось предотвратить аналогичный погром в Гродно: Цицианов пригрозил при первой попытке восстания ударить по городу артиллерией. Угроза возымела действие. Неслучайно Суворов порой ставил в пример офицерам храбрость Цицианова. Но гродненский эпизод был редким успехом русских в первые месяцы восстания…

Успехи Костюшко продолжались вплоть до августа, когда в поход двинулся Суворов. Поразительно быстро он разбивает основные силы Сераковского при Крупчицах и у Бреста. Открыт путь на Варшаву! По пути к польской столице, у Кобылок, авангард разбивает пятитысячный польский отряд: «Неприятель весь погиб и взят в полон» – говорилось в рапорте.

Основные укрепления ждали Суворова в Праге. Это еврейское предместье польской столицы превратилось в крепость. Считалось, что в осеннюю распутицу Суворов не рискнёт на штурм…

Как бы не так! «В дома не забегать. Неприятеля, просящего пощады, щадить, безоружных не убивать, с бабами не воевать; малолеток не трогать. Кого из нас убьют – Царство Небесное; живым – Слава, Слава, Слава», – с таким приказом войска готовились к штурму. Первыми пошли колонны генералов Лассия и Лобанова-Ростовского, они преодолевали волчьи ямы, забрасывая их плетнями, прошли ров и бросились на вал, наткнувшись на войска сторонника отчаянной обороны генерала Ясинского. В бою польский генерал был смертельно ранен, перебили и большую часть его солдат.

Разрушение Варшавы не входило в планы Суворова. Он рассчитывал штурмом взять Прагу и уничтожить войско противника. Беззащитная Варшава сама должна была сдаться на милость победителя. А неизбежные новые жертвы среди обывателей, новые взаимные счёты поляков и русских – всего этого Суворов намеревался избежать.

Ворвавшись в Прагу, сломив первоначальное сопротивление поляков, русские войска принялись добивать противника – тех, кто не сдавался. В кровавой суматохе поляки перебирались через Вислу. До поры до времени – по мосту, потом – и вплавь. Солдаты преследовали их ожесточённо, многие защитники Праги погибали в водах. Висла в районе Праги кишела мёртвыми телами.

Это избиение поляков в занятой Праге очень быстро стало легендарным, его пересказывали с впечатляющими добавлениями: у страха глаза велики, а у ужаса – ещё больше. Если бы Суворов не приказал сжечь мост через Вислу – побоище переместилось бы на людные улицы Варшавы. Граф Рымникский спас польскую столицу!

Итоги пражского сражения впечатляли: 104 пушки, три пленных генерала (Мейн, Геслер, Крупинский), 500 пленных офицеров. Генералы Ясинский, Корсак, Квашневский и Грабовский погибли в бою. Добыча у солдат была не та, что в Измаиле. Захватили немало лошадей, которых потом пришлось сбывать за бесценок тем же пражским жителям.

24 октября Суворов пишет Румянцеву одно из самых известных своих кратких и выразительных донесений: «Сиятельнейший граф, ура! Прага наша».

В Варшаву по приказу Суворова армия входила с незаряженными ружьями в восемь часов утра 29 октября. Было приказано даже не отвечать на возможные провокационные выстрелы из домов. Русские колонны входили в польскую столицу под громкую музыку, с развёрнутыми знамёнами.

В хвосте первой колонны ехал Суворов. Представители городского магистрата вручили ему ключи от города и хлеб-соль. Суворов поцеловал ключи, возблагодарил Бога, что в Варшаве не пришлось проливать кровь и передал ключи Исленьеву, своему дежурному генералу. Он целовался с панами из магистрата, многим пожимал руки, был взволнован и радушен.

Вот так и уничтожаются государства – после стремительных походов, кровопролитных сражений, после муторных переговоров и жарких рукопожатий с поцелуями. Державин напишет о Суворове: «Шагнул – и царство покорил». Да, за слабость и за распри бьём: работа у нас такая.

Рассуждая о моральном состоянии суворовских войск (а эта проблема относительно Праги и Варшавы поднималась на щит оппонентами России аж с 1794 года!), Денис Давыдов писал: «Во время штурма Праги остервенение наших войск, пылавших местью за изменническое побиение поляками товарищей, достигло крайних пределов. Суворов, вступая в Варшаву, взял с собою лишь те полки, которые не занимали этой столицы с Игельстрёмом в эпоху вероломного побоища русских. Полки, наиболее тогда потерпевшие, были оставлены в Праге, дабы не дать им случая удовлетворить своё мщение. Этот поступок, о котором многие не знают, достаточно говорит в пользу человеколюбия Суворова».

Это правда, пражское кровопролитие произвело на Суворова такое впечатление, что солдат не желал повторения жестокого избиения поляков. По многим свидетельствам, Суворов не раз высказывал удовлетворение бескровным занятием Варшавы и даже со слезами на глазах указывал на руины Праги, не желая повторения подобного.

Сохранилось свидетельство: когда король попросил Суворова отпустить из плена знакомого офицера, русский генерал ответил в своей манере: «Если угодно, я освобожу вам их сотню… двести… триста… четыреста… так и быть – пятьсот…» Он отпускал даже тех, кто яростно сражался с русскими: после подписания реверса – обещания не поднимать оружия против России. Почти все они нарушат клятву – начиная с будущего наполеоновского генерала Домбровского.

Отношение Суворова к пленным после пражского штурма резко контрастирует с аналогичными прецедентами того времени. Известно, что после кровопролитного штурма Яффы в 1799 году генерал Бонапарт приказал расстрелять сдавшихся в плен янычар – их было около трёх тысяч. В те же годы англичане в Индии действовали ещё мстительнее. Герцог Веллингтон, покоряя Майсурское княжество, после победы уничтожал всех, кто с оружием в руках противодействовал англичанам – таких оказалось не менее тридцати тысяч. Суворов, уничтожив армию противника, не поднимал руку на пленных. Пленных поляков освобождали, с ними намеревались сотрудничать.

Суворов не был ненавистником Польши и поляков. Приписывать русскому полководцу националистический антипольский угар в пропагандистских целях начали ещё при жизни Суворова, но особенно глубоко эти стереотипы укоренились в польской литературе XIX – начала ХХ века, когда уже и понять-то было трудно имперскую этику екатерининских времён. Небылицы о расправах над пленными, об отрубании кистей рук у польских аристократов – в самую нелепую ложь люди охотнее всего верили задолго до доктора Геббельса.

Суворов видел, что Пруссия и Австрия готовы воспользоваться победами русских, раздирая Польшу, и был сторонником воссоздания польской монархии – суверенной, но политически зависимой от России. В Петербурге его политические ходы вызывали раздражение. А Суворов с радостью доносил Румянцеву об отношении поляков к русским: «Всё предано забвению. В беседах обращаемся как друзья и братья. Немцев не любят. Нас обожают».

Победитель с уважением, а иногда и с восторгом пишет о польских воинах, которые достойно смотрели в лицо смерти. Сказалась суворовская любознательность и в изучении польского языка, народных традиций, в подчёркнутом уважении православного генерала к католическим святыням. К пленным полякам, не проявлявшим фанатической ненависти к русским, в армии Суворова относились уважительно. Кормили наравне с русскими солдатами, можно сказать, делились скудным пайком. Репрессий против мирного населения Суворов не допускал.

Узнав о мародёрстве нескольких солдат из армии Дерфельдена, Суворов едва ли не устроил показательное дело, отчитав почтенного генерала. Дерфельден строго наказал провинившихся. Комендант Варшавы Йозеф Орловский – польский просветитель, к которому Суворов питал уважение, – писал пленному Костюшко: «Вас могут утешить великодушие и умеренность победителей в отношении побеждённых. Если они будут всегда поступать таким образом, наш народ, судя по его характеру, крепко привяжется к победителям». Великодушие – это забота о раненых поляках и дисциплинированное поведение солдат с мирными варшавянами.

Современная Польша знает придуманного Суворова – истребителя двадцати тысяч мирных варшавян, устроителя «резни, имевшей признаки геноцида» (Мачей Мачейовски).

Пытаются даже белорусов натравить на наше общее историческое прошлое – дескать, Суворов устраивал погромы в белорусских деревнях… Да каждый шаг Суворова в кампании 1794 года зафиксирован в документах – даже намёка на расправы над крестьянами там нет. Как нет их и в отзывах современников – даже ярых противников России. Для православного населения бывшей большой Польши (а это и есть в большинстве белорусы) Суворов был защитником, избавителем.

В русской армии в 1794-м сражались и белорусы, и малороссы. Вместе побеждали, вместе служили общему Отечеству и не знали истории в версии соросовских стипендиатов.

 
 
Рейтинг: 
Средняя оценка: 5 (всего голосов: 9).

_______________

______________

реклама 18+

__________________

ПОДДЕРЖКА САЙТА