Казус Шендеровича — пятьдесят оттенков оппозиции

Невозможно всерьёз воспринимать как оппозицию узкую прослойку населения с упоением занимающуюся изобличением друг друга в новомодных либеральных грехах - абьюзе да харрасменте. Страшно представить чем кончаются их тайные сборища. И да - ни слова о матрасе!
 

---

Звенели вилки и ножи, поднимались бокалы и фужеры, лобстеры макались в смузи – цвет либеральной оппозиции готовился перейти от ужина к деловому заседанию. Царила дружеская, непринуждённая атмосфера. На каждом колене Алексея Венедиктова мило хихикало по перспективной колумнистке. Виктор Шендерович развлекал соседей по столику кукольной сценкой с маленьким матрасом, свёрнутым из салфетки. А ведущий «Дождя» Павел Лобков к вящему удовольствию женской половины зала демонстративно приставал ко всем окружающим мужчинам. Словом, казалось, что ты попал в воплощённый рай Прекрасной России Будущего.

Наконец, перешли к делу. Тема собрания была известна очень узкому кругу лиц, остальные же о ней не подозревали.

Председатель постучал вилкой о бокал:

— Коллеги, друзья и, как говорят в «Новой газете», соучастники! Начну без экивоков, прямо. Ответьте мне на вопрос: должны ли мы – мы все! – бороться с Путиным…

Зал невежливо и раздражённо зашумел. «Что за вопрос!», «А ты сдаться решил?», «Уже на Раша Тудей позвали?», а какая-то бойкая блогерша даже вскочила на стол и закричала: «Россия будет свободной!».

— …или с харассментом?

И тут весь звук в помещении словно выключился! Повисла тишина настолько гнетущая, что представить таковую можно было ну разве что в случае известия о внезапном обнищании Михаила Борисовича Ходорковского.

— Так с Путиным – или с харассментом? – повторил председатель.

— А что, — робко спросили из задних рядов – одновременно нельзя?

— Уже нельзя, видимо, – пожал плечами глава симпозиума. – Сил на всё не хватает. Нужно выбрать что-то одно. Выбираем! Прошу высказываться!

Некоторое время все присутствующие смотрели перед собой в стол и искоса, осторожно оценивали потенциальную реакцию соседей. Было видно, что одним очень хотелось бороться только и исключительно с привычным Путиным, чтобы не бороться с таким же привычным харассментом. А другим, напротив – так хотелось бороться с привычным харассментом, что даже привычный Путин мог потерпеть без борьбы с ним.

— Я, например, считаю, что бороться с Путиным и его кровавым режимом гораздо важнее, интереснее и, в конце концов, безопаснее, чем с… непонятно чем, – осанисто начал Венедиктов. — Мы, лучшие люди России…

— Лесе Рябцевой верни лучшие годы жизни! – перебил его пронзительный женский крик. – Аню Ведуту кто за коленку трогал в такси? Она восемь лет себя некомфортно чувствует!

Веник, с коленей которого тихонько сползли колумнистки, стушевался и замолчал. Вместо него пафосно загремел Шендерович:

— А я не оскотинел, чтобы обсуждать публично подробности личной жизни. Ни своей, ни чужой. Мне есть, о чем сожалеть и в чем раскаиваться в своей мужской жизни, но…

— Но теперь ты попал впросак, дружище, — захихикал Лобков. — Точнее, в Крассак! Что, не помогла борьба с режимом?

Страсти накалялись. Разноголосье сливалось в гул, из которого были слышны только отдельные фразы: «Фургал!..», «В губы!», «Местные выборы», «Защитная реакция замирания», «Обнуление», «Я отозвала согласие!», «Домашнее насилие», «Полицейский беспредел» — но ход нарастающего скандала повернул в окончательный ад «новогазетчик» Кирилл Мартынов, рванувший на груди водолазку и с криком «Невозможно признавать право критиковать правительство, отказав женщинам (и не только им) в праве публично критиковать своих недобросовестных партнеров или коллег на работе!» съездивший Шендеровичу по зубам.

В закрытом помещении начался кошмар. Сплочённые женские ряды, забыв об угрозе демократии в России, атаковали сгрудившихся в центре зала абьюзеров и харассеров. Те, в свою очередь, быстро нашли способ защищаться – растопырив свои мужланские похотливые клешни, они норовили схватить борчих с домогательствами за выступающие части тела. Если это удавалось, борчиха немедленно впадала в защитную реакцию замирания и начинала дискомфортно страдать, становясь неопасной. Также немалая часть феминистического воинства предпочла не участвовать непосредственно в боевых действиях, а виться вокруг со смартфонами и снимать наиболее смачные ухваты для последующего хайпа в соцсетях и выгодной монетизации.

Неизвестно, чем бы всё кончилось, но вдруг двери распахнулись и на поле борьбы с харассментом ворвалась группа в дымину пьяных людей. Это были Иван Колпаков, Сергей Простаков, Гафаров, Золотов и прочие безнадёжные рецидивисты.

— Ага! – заорал, обведя мутным взглядом баталию, Простаков. – Развлекаетесь? А нас уже не зовёте, к-к-к-коллеги?..

— Решаем, куда направить силы прогрессивной интеллигенции, — вежливо раздался откуда-то сверху, чуть ли не с люстры, голос председателя. — На борьбу с Путиным или харассментом и абьюзом. Идут, так сказать, дебаты.

— С бабами! – воскликнул Колпаков. – Давайте бороться с бабами! Даёшь абьюз! Харассмент в массы!

— Нечего терять, братцы! – поддержал его Золотов. – Нас уже выгнали! Нам теперь всё можно! Эх, погнали наши городских!

И отряд самоубийц бросился на врага. Заалели потроганные коленки, захрустели под ногами смартфоны с бесценными видео.

Когда всё закончилось и поле боя осталось усеяно недвижными абьюзерами и борчихами, замершими в защитной реакции, председатель слез с люстры с сокрушённо произнёс:

— До Путина ли нам теперь?

Григорий Игнатов